Курсовая работа «Экзистенциальная психотерапия»

Наверное, многие люди задумываются о таких вещах, как смысл жизни, свобода и ответственность, одиночество и смерть… Кто-то чаще и глубже, кто-то меньше и реже – по-разному в разные периоды жизни. Я не была и не стала исключением – сначала размышляла с очень детской конкретной точки зрения, потом с идеалистической и максималистической юношеских. Приходила к каким-то выводам, через некоторое время понимала, что «все не так», и зачастую возвращалась к исходной точке. И никак не удавалось найти «правильный» ответ на возникающие вопросы, что рождало чувство неудовлетворенности, не-целостности. Так появился интерес к различным философским и психологическим концепциям – может быть удастся найти ответы?…

Мое первое знакомство с экзистенционализмом, как с теорией, прошло спокойно и незаметно. Это был скорее материал для изучения и разбора на занятиях, чем Философия или Психология. Новые и интересные понятия, но малопонятные и не близкие, а потому – мало заинтересовавшие. В памяти остались только слова из одной лекции, что «человек не просто свободен, а обречен на свободу!» Но тогда это показалось больше игрой слов, чем философской концепцией. С тех пор ни я специально не интересовалась этим направлением, ни оно не беспокоило меня окраской в своем стиле поднимающихся жизненных проблем. По крайней мере, я точно не подозревала, что некоторые ситуации, в которых я оказывалась или о которых задумывалась, имели хоть какое-то отношение к экзистенционализму.

Следующая «встреча» состоялась тоже в условно учебном процессе. Он был менее формализован и, без сомнения, более увлекателен. «Да, действительно интересно, — подумала я, — но слишком тяжело, сложно, много, наверное, пока не для меня». И занялась изучением теории Карла Юнга. Однако чем дальше я читала Юнга, тем чаще мысленно возвращалась к проблемам экзистенциальным. И в какой-то момент, отложив Юнга, я начала читать Ялома. Сложно объяснить, но, взяв в руки эту книгу, я поняла – вот оно – мое!

Направление оказалось действительно близким и важным. Несмотря на свою сложность и глобальность, оно помогло мне выбрать «точку отсчета», возможность от чего-то оттолкнуться, чтобы иметь возможность сравнивать и выбирать дальше. Почему же именно экзистенционализм? Наверное, этот выбор был сделан по ощущениям, возникающим в процессе практического разбора различных направлений. Эти ощущения не были самыми приятными, они вообще не были ни легкими, ни радостными. Но они были самыми глубокими и наиболее сильными, всколыхнув что-то непривычное и потому даже дискомфортное. После чего уже не получалось смотреть на вещи прежним взглядом, если только полностью не вытеснять новое понимание и отношение. И это подталкивало изучать эту тему дальше, искать новые ответы на внезапно появившиеся в таком большом количестве вопросы.

Экзистенциальный подход оказался интересен тем, что основное внимание уделяется проблемам конфронтации индивидуума с данностями существования, то есть с определенными конечными факторами, являющимися неотъемлемой частью бытия человека. Таких факторов выделяют четыре – смерть, свобода, одиночество и бессмысленность. И при столкновении с каждым из них может возникнуть экзистенциальный динамический конфликт. Собственно говоря, эти конфликты и столкновения в большем или меньшем масштабе постоянно присутствуют в нашей жизни, но редко когда проявляются достаточно ясно и четко, редко когда осознаются. Экзистенциальный подход позволил мне путем наблюдений и размышлений погрузиться на более глубокий уровень причинно-следственных связей, прикоснуться к данностям существования, к порождаемым ими тревогам и страхам, зачастую, даже неосознаваемым. А также найти выход из сложившейся ситуации…

Наиболее очевидная конечная данность это смерть. Экзистенциальный подход позволяет вплотную приблизиться к сознаванию тревоги смерти, увидеть, какими способами люди стремятся от нее защититься, и к каким проблемам в психопатологии это может привести. И, наконец, позволяет не бежать или прятаться от этой тревоги, а принять этот экзистенциальный факт и увидеть новые возможности, которые открывает это принятие.

И здесь для меня очень ценными стали несколько идей.

Во-первых, поразила всепроникаемость страха смерти. Оказалось, что, по сути, любой страх окончания чего бы то ни было можно рассматривать как страх смерти. И, что даже более интересно, страх или нежелание начала чего-то тоже. Ведь, если что-то не начинать, то оно и не закончится – не умрет. Поразило, что существует масса способов избегания этой тревоги – от самых простых и детских до весьма утонченных. Но все они в конечном итоге сведутся либо к утверждению собственной исключительности, либо к поиску всемогущего спасителя.

И порадовало, что, с точки зрения терапевтического подхода, со всеми этими способами можно работать. Зачастую люди приходят к экзистенциальному пониманию происходящего в их жизни через экстремальный опыт и жизненные кризисы, в которых они оказывались лицом к лицу со смертью. Но в то же время есть и возможность принимать происходящее без переживания жизненных катастроф. И в этом, на мой взгляд, и состоит задача психотерапевта. Клиент не обязательно должен оказаться в ситуации конфронтации с личной смертью или смертью близких. Терапевту достаточно помочь клиенту осознать этот опыт, опираясь на происходящее вокруг него. Ведь, как уже говорилось выше, страх смерти присутствует постоянно. А жизнь не должна останавливаться. Именно в этом и состоит так называемый центральный экзистенциальный конфликт – между сознанием неизбежности смерти и желанием продолжать жить. И тут на первый план выходит еще одно очень важное, на мой взгляд, положение – «существование не может быть отложено»! Пока человек жив, у него есть возможность. Он может изменить свою жизнь до того, как наступит конец. И психотерапевтическая работа должна быть направлена на осознание этой возможности, и как следствие, на стремление к изменению.

В этой связи интересно определение невротика, как человека, который «не живет». Ведь, по сути, невротикам свойственны повышенный уровень тревожности, и как следствие, стремление ограничить эту тревожность путем усиления своих защит до такого уровня, когда они начинают нести уже патологический характер вместо адаптивного. Таким образом, изначально защищая свое «я», ядро личности, невротик начинает включать все большее количество атрибутов в защищаемую структуру, уже не отделяя их от своей сущности. И мне очень интересен способ, предлагаемый Ирвином Яломом, для психотерапевтической работы в такой ситуации – упражнения по разотождествлению, когда клиентам предлагается определить различие между сущностью и атрибутами, попытаться осознать свое «я» и отделить его от внешних наносных характеристик.

Сложным оказался для меня вопрос о дозволенной глубине воздействия в экзистенциальной психотерапии. Например, у человека есть конкретная беспокоящая его проблема, и изначально он не готов к переходу на уровень более глубоких и тревожных тем. Но существует путь, по которому можно разрешить данную проблему именно через принятие конечных экзистенциальных данностей. И что делать? Наверное, однозначного ответа тут нет и быть не может – это должно решиться исходя из характерологических и мировоззренческих особенностей клиента, да и самого психотерапевта. На мой взгляд, не всегда следует применять экзистенциальный подход, даже несмотря на его универсальность. По крайней мере, не во всей глубине и полноте. Скорее, он подходит для работы без конкретного запроса или при реальном столкновении с темой смерти или одиночества, принятием важных необратимых решений или при крушении смыслообразующей структуры.

Хотя, с экзистенциальной точки зрения, можно рассматривать и конкретные на первый взгляд проблемы, как уходящие корнями в конфронтацию с теми самыми конечными данностями существования. И можно исходить из того, что немалое число проблем у одного человека произрастает из общего источника, например тревоги смерти. И тогда разрешение этой экзистенциальной ситуации (хотя бы в какой-то мере) может означать переосмысление и решение многих вытекающих из этого проблем, беспокоящих человека в реальной жизни. А при успешной работе и закрепленном результате возможно предотвращение возникновения аналогичных по сути ситуаций под другой маской. Или хотя бы более быстрое и успешное их преодоление.

Еще одной особенностью экзистенциальной психотерапии я считаю ее продолжительность и постепенное начало. Поскольку недостаточно просто прочитать или услышать основные теоретические положения. С этой ситуацией я столкнулась на собственном опыте, когда с удовольствием и интересом погрузилась в чтение Ялома. И параллельно я, конечно, старалась осознать и осмыслить прочитанное, изумлялась многообразию способов избегания тревоги, радовалась внезапным инсайтам. Пока внезапно сама не стала испытывать тревогу непонятно чего. Прекратив на время «погружение», я поняла, что, видимо, я стала замечать и наблюдать очень много вещей в жизни с точки зрения экзистенциальной ситуации – и за довольно короткое время. Конфронтация проявилась, а выход – нет. Просто слова на бумаге полноценно помочь не могли. Пришлось сделать перерыв – отчасти на доосмысление, отчасти, видимо, на все то же избегание и снижение уровня тревожности. Отсюда я сделала для себя два вывода. Во-первых, экзистенциальная терапия не может быть быстрой – все же требуется время на постепенное принятие и осознавание. А во-вторых, это должна быть именно терапия – самостоятельный процесс довольно сложен и даже может приводить к усугублению состояния.

Другой экзистенциальный конфликт проявляется между потребностью человека в почве и структуре и отсутствием структуры внешней – свободой.

Свобода – так часто используемое слово… Вот только теперь появилось иное понимание смысла этого понятия. Из невесомого и легкого оно обрело основательность и даже какую-то неизбежность, поскольку стало неразрывно связано с понятиями «ответственности» и «воли». И теперь слова об «обреченности на свободу» — это не просто красивая фраза.

Что для меня свобода в экзистенциальном понимании? Это значит – во-первых, признание своих собственных желаний. Во-вторых, не убегание от решений и поступков. В-третьих, возможность создавать вокруг меня МОЙ мир и принятие ответственности за это.

В основе проблем с принятием индивидуумом собственных желаний может рассматриваться его неспособность чувствовать. Поскольку, желание является проявлением воли человека, а реализацией этого желания становится решение или выбор, то недоверие к своим желаниям или их подавление в конечном итоге может приводить к неспособности действовать. Поэтому такой способ психотерапевтической работы, как пробуждение аффекта, кажется мне здесь наиболее подходящим. Этому во многом способствует работа в моменте «здесь-и-сейчас», работа в настоящем, в которой большое внимание уделяется различным физическим компонентам – позе, жестам. На мой взгляд, именно такая техника работы «от тела» наиболее продуктивна для клиентов, испытывающих проблемы с чувствованием и проявлением желаний.

Помимо этого большое внимание привлекла связка «свобода-ответственность». Свобода творить самому свое «я», свою судьбу, свои чувства и желания означает и ответственность – за авторство процессов и явлений. Нет внешней структуры и объективной реальности. Все условно, все могло бы быть другим. Таким образом, являясь творцом своего мира, каждый сам несет ответственность за то, что в его мире происходит. И для меня очень важным элементом в психотерапии является осознание клиентом его ответственности не только за то, что с ним происходит, то есть за его действия, но и за его неспособность (нежелание) действовать. Ведь, когда человек осознает, что только он сам, и никто иной, делает свою жизнь такой, какая она есть – не только через действия, но и через свое отношений к происходящему вокруг – то тогда он способен почувствовать очень важные вещи. Во-первых, это способность изменять свой мир, а изменение – важный и необходимый момент в любом психотерапевтическом процессе. Во-вторых, это признание границ своей личной ответственности за происходящее с ним. Для меня это означает, с одной стороны, возрастание уверенности в собственных силах, а с другой – возрастание степени принятия происходящего вокруг.

Также, при совмещении этого экзистенциального понимания свободы с техниками процессуальной терапии, можно сделать предположение о том, что если в моей жизни что-то происходит, то это мне зачем-то необходимо, ведь я и только я творю свою жизнь такой, как я ее вижу и принимаю. Отсюда открывается еще одна возможность для психотерапии —  в направлении от осознания авторства и ответственности за происходящее в своей жизни к поиску личностного жизненного смысла.

Следующий экзистенциальный конфликт рождается между осознанием абсолютного одиночества и потребностью в отношениях, в защите, в принадлежности к большему целому. Пониманию сути экзистенциального одиночества способствовала предшествующая часть работы, так как идет тесное переплетение с темой смерти (никто не умрет вместо другого) и свободы (никто, кроме меня не отвечает за мою жизнь). И здесь большое значение для меня приобрела тема Встречи и отношений, в частности появились новые аспекты личного понимания взаимоотношений между людьми.

Межличностные отношения могут быть истинными и полноценными лишь в том случае, когда они не являются средством убегания от одиночества и поиска безопасности. Это возможно, когда между людьми есть отношения, любовь, близость, но нет нужды друг в друге, нет использования другого человека для компенсации своих потребностей или снижения тревожности. Отсюда получается, что те отношения, в которых близость подменяется, например, слиянием или сексом,  в экзистенциальном смысле психопатологичны, они не несут в себе истинной ценности встречи, а значит, не спасают от изоляции, а только усугубляют ее.

Однако в то же время хочется заметить, что в реальной жизни гораздо чаще встречаются отношения, в которых партнеры до определенной степени, но все же компенсируют потребности другой стороны, то есть имеется оттенок функциональности этих отношений. И получается, что либо практически все отношения неполноценны, либо допустима некоторая степень «использования» другого. Наверное, это вопрос соотношения – чем больше в отношениях функционального, тем меньше остается пространства для ненуждающейся любви и заботы. Где граница, на которой допустимое переходит в патологическое, и отношения не удаются – для меня пока остается открытым вопросом. И еще один момент, который, как мне кажется, также играет большую роль в успешности отношений – это вопрос полного (или максимально возможного полного) присутствия в отношениях. У Ялома это описывается примером «Сколько людей в комнате?» На практике же я замечала, что именно удерживание части себя вне отношений и попытки наблюдения за отношениями со стороны чаще всего приводят к неудаче, особенно когда в подобный процесс вовлечены сразу оба партнера.

Важным аспектом в плане психотерапии стали для меня особенности отношений клиент-психотерапевт. Ведь от степени присутствия в отношениях обоих сторон будет зависеть и успех терапии в целом. И также немаловажно, что терапевт имеет возможность в большей или меньшей степени обеспечить клиенту опыт экзистенциальной близости, в противовес переживаемой изоляции. И хотя отношения с психотерапевтом временные, данный опыт сохранится, станет постоянным, что сможет в дальнейшем помочь клиенту при самостоятельном построении им новых отношений. Ведь в результате истинной встречи с другим, пусть даже короткой, человек меняется внутренне. А для клиента это может стать еще одной точкой отсчета, памятью о возможности и ценности встречи. Тут формируется еще один важный для меня вывод, что непосредственно сами отношения между клиентом и психотерапевтом обладают терапевтическим воздействием – либо путем прояснения и облегчения других отношений (при развитии переноса), либо через проживание и анализ реальных отношений с терапевтом (о чем говорилось выше).

Но все же, хотя межличностные отношения и снижают тревогу, вызванную изоляцией, до конца она никогда не исчезает. И задача, стоящая перед нами, на мой взгляд, лучше всего описывается словами Роберта Хобсона: «Продолжать становиться личностью значит исследовать новые способы опираться на свое одиночество».

И, наконец, о проблеме еще одного экзистенциального конфликта – о поиске смысла существования в окружающем нас бессмысленном мире.

Еще до близкого знакомства с экзистенциальной психологией я периодически задавалась вопросом поиска смысла жизни, теряла его, находила, потом снова теряла и снова находила… И все это время я полагала, что все же он должен быть – высший смысл существования, возможно неподвластный моему пониманию. Потом я в этом засомневалась… Однако, человек по своей природе все равно нуждается в смысле – иначе возникает неизбежный вопрос – а зачем?

Экзистенциальный подход открыл мне несколько новый взгляд на данную проблему – взгляд под иным углом зрения. Во-первых, произошло более четкое разделение понятий – на глобальный космический смысл и «земной», личный смысл жизни. Космический смысл может быть до конца не познаваем, и зачастую он имеет религиозную окраску. Целью поиска этого смысла будет ответ на вопрос – для чего существует жизнь, человечество и мир вообще. И, конечно, если верить, что такой ответ есть, пусть даже за гранью понимания, жить гораздо легче. К тому же вера в сознавание смысла жизни несет ощущение контроля над ситуацией, комфорта и стабильности.

Но важнее оказалось найти свой собственный личный смысл – в масштабах не Вселенной, а реальной жизни. А отсутствие (вернее, неспособность найти и увидеть) именно этого смысла приводит к развитию психопатологии. И основная идея (приходившая ко мне и раньше, но почему-то затем вытесняемая) заключается в том, что этот смысл исключительно индивидуальный. Как только сам человек является творцом своего мира, так только он сам придает осмысленность и важность своим действиям, мыслям и чувствам. Никто другой, кроме него самого, не вложит этот смысл извне. И в этом заключается выбор человека – что станет для него смыслообразующим фактором – творчество, альтруизм, преданность делу, самоактуализация или что-то иное.

Но что же делать с теми, кто утверждает, что они не видят смысла в жизни, и это лишает их жизнь ценности? Очень необычным стало для меня предложение Ялома по неприятию формулировки проблемы клиентом. Но действительно, принимая предложенную формулировку, терапевт рискует разделить с клиентом это ощущение тупика, и начать поиски своего собственного смысла, уклонившись от решения проблемы клиента. Тем более что часто вопрос о поиске смысла жизни не является проблемой в чистом  виде, а смешан с множеством других вопросов, касающихся тревоги смерти или тревоги, проистекающей из осознания свободы или изоляции. А после отбрасывания или решения этих вопросов кризис смысла клиента становится более управляемым.

С точки зрения психотерапевтической работы меня заинтересовала техника дерефлексии, описанная Виктором Франклом, призванная помочь клиенту отвести взгляд от собственного «я» и внутренних проблем и переключить его на другие части собственной личности и другие смыслы, доступные для него в этом мире. Как мне кажется, подобная техника позволяет успешно вывести клиента из состояния чрезмерного поглощения собой и способствовать дальнейшей терапевтической работе.

И, конечно, особое впечатление произвела идея о вовлеченности, как о решающем терапевтическом ответе на бессмысленность. Таким образом, основной задачей терапевта становится помощь клиенту в принятии решения вовлеченности вместо погружения в проблему бессмысленности и помощь в устранении препятствий, стоящих на этом пути. Поиск смысла не должен становиться целью, ведь ощущение осмысленности является побочным продуктом вовлеченности.

В целом, экзистенциальная философия и психотерапия открыла для меня новые возможности глубокой внутриличностной работы, как самостоятельной, направленной в себя, так и с клиентами, переживающими экзистенциальные кризисы или требующими терапевтической работы на базисных уровнях существования. Это направление обладает широким пространством для применения разнообразных терапевтических техник и практик, в том числе и заимствованных из других смежных течений. Для меня экзистенционализм стал некоторой опорой, точкой отсчета, в сравнении или противопоставлении с которой возможно изучение и осмысление других психотерапевтических течений.

Автор: Жаркова Ольга, 2007 г.